B Vanemuine танцуют “Онегина”

Valeri Sergejev, Molodjož Estonii

«Залог поэзии живой и ясной,
Высоких дум и простоты…»
А.С. Пушкин

Первая постановка «Онегина» в хореографии Василия Медведева состоялась в ноябре 1999 года в Праге. А первым исполнителем партии Онегина тогда стал блистательный чешский танцовщик Станислав Фечо, который на сей раз выступил в роли ассистента хореографа, попытавшись на собственном опыте передать все нюансы балетной партитуры Медведева.

К слову, у Василия Медведева в этом году и личный юбилей: в декабре ему исполнится 50 лет, что для хореографа такого масштаба – начало творческой зрелости. Но спустя 20 лет он очень волновался перед встречей со своими эстонскими друзьями и поклонниками: помнят ли, как примут «Онегина»? К тому же тартуский зритель особый, понимающий и ценящий настоящее сценическое искусство, а посему требовательный к тем, кто его творит. По мнению абсолютного большинства эстонских зрителей и многочисленных зарубежных гостей, премьера «Онегина» прошла успешно.

Несомненным достоинством постановки Медведева и ее принципиальным отличием от единственной попытки осуществления подобного проекта, предпринятого в 1965 году английским хореографом Джоном Кранко и Штутгартским балетом, является то, что создан спектакль о Евгении и Татьяне, как это читается в романе А. Пушкина, а не о Татьяне и Евгении, как звучит в опере П.И. Чайковского и у Дж. Кранко. Медведеву удалось пластически передать пушкинскую поэтику образного мира героев бессмертного романа «Евгений Онегин».

Новаторским выглядит и музыкальное решение спектакля. Постановщик не использовал ни одной ноты оперы Чайковского, а смело обратился к симфоническим произведениям композитора, в большинстве которых присутствуют основные «онегинские темы»: первое чувство, неразделенная любовь, крушение идеалов, вера в добро, верность долгу и чести…

Именно симфоническая музыка, отличающаяся образной глубиной, богатством переживаний, искренностью и ярким мелодизмом, уберегла Медведева от соблазна пойти по легкому пути драмбалета, позволила создать цельную, технически сложную и на редкость «дансантную» (танцевальную) хореографию, в которой нет «пустых фраз», бессмысленных движений и трюкачества, которая талантливо сочетает современную и классическую пластику. Кроме того, в балете присутствуют мужские антре и дуэты (сцены ссоры и дуэли Онегина и Ленского).

Наиболее сложен своим пластическим решением и драматическим наполнением образ главного героя, интересно исполненный Антонио Айестой. Его внешнее сходство с молодым Пушкиным придавало образу Онегина дополнительные краски присутствия «лирического героя», которому в романе автор отвел значительное место:

Как часто летнею порою,
Когда прозрачно и светло
Ночное небо над Невою
И вод веселое стекло
Не отражает лик Дианы,
Воспомня прежних лет романы,
Воспомня прежнюю любовь,
Чувствительны, беспечны вновь,
Дыханьем ночи благосклонной
Безмолвно упивались мы!
Как в лес зеленый из тюрьмы
Перенесен колодник сонный,
Так уносились мы мечтой
К началу жизни молодой.

По замыслу балетмейстера, Евгений должен предстать перед зрителем то надменным, скучающим завсегдатаем столичных балов и салонов, то влюбленным юношей (в мечтах Татьяны), то безжалостным насмешником (сцена ссоры с Ленским), то коварным соблазнителем (сон Татьяны перед дуэлью), то нежным другом, то искренне раскаявшимся влюбленным. Создать такое количество драматических и балетных характеров по силам лишь очень талантливому мастеру, располагающему всей палитрой художественных средств и хореографических красок, а главное – имеющему душу поэта и истинного художника.

Достаточно убедительна Татьяна в исполнении балерины Хейли Джин Блэкбурн. По мысли хореографа, ее детски наивные, почти эскизные позы, певучие арабески, мечтательно-одухотворенные туры в первом акте должны создавать точный образ пушкинской героини («Дика, печальна, молчалива, / Как лань лесная боязлива»). И совсем иной предстает перед зрителем Татьяна в финале спектакля. Неподдельной страстью и драматизмом наполнен их дуэт-объяснение с Онегиным, когда Татьяна, теперь уже княгиня, не скрывает своей любви к нему, но верна данной перед Богом клятве: «Я вас люблю (к чему лукавить?), / Но я другому отдана / Я буду век ему верна».

Особенно пушкинской выглядит сцена «мечтаний и письма Татьяны», в которой Татьяна-Блэкбурн как бы заново «проживает» в танце первую встречу своей героини с Онегиным. Ее танец – это признание в любви грёзы провинциальной девушки, «что любит без искусства, послушная влеченью чувства» это слезы радости и надежды это восторг и упоение («Ты в сновиденьях мне являлся, / Незримый, ты мне был уж мил…»).

Противоположны по характерам и пластическому решению образы Ленского и Ольги в исполнении Ильи Миронова и Май Кагейама. Они радостно и безоглядно отдаются своему чувству. Их танец полон счастья и нежности. И все-таки, справедливости ради, надо сказать, что этой паре в первом акте не хватало присущих их героям озорства и непосредственности. Зато во втором акте Миронов блистательно провел свою партию, продемонстрировав не только хорошую балетную оснастку, но и недюжинный драматический талант.

Одной из наиболее эмоциональных и оригинально решенных драматических сцен спектакля является сцена дуэли точнее даже, не сама дуэль, а ее обрамление: воспоминание Ленского о былых днях («Давно ль они часы досуга, / Трапезу, мысли и дела/ Делили дружно?») и попытка Онегина помириться с Ленским, а затем его искреннее горе над телом убитого им друга. Не удивительно, что в эти минуты на глазах многих зрителей наворачивались слезы.

Блистательно поставлена финальная сцена бала. Онегин потрясен нечаянной встречей, он вспоминает прежнюю Татьяну, ту девочку, «которой он пренебрегал». Огонь внезапно вспыхнувшей страсти сжигает его, но княгиня не дает ему надежды. Их пути расходятся, теперь уже навсегда. А бал продолжается. И никому нет дела до двух влюбленных, которым не суждено быть вместе. Как поздно порой наступает прозрение, и как дорого приходится за это платить.

Особо следует сказать о работе художника Бориса Каминского, который создал удивительно простое и поэтичное оформление, ставшее изящной пластической темой общей симфонии спектакля.

Несмотря на неполный состав струнных (сегодня, к сожалению, это явление повсеместное), оркестр под руководством маэстро А.Аниханова звучал на редкость слаженно, словно исполнял цельную партитуру еще одного балета П. Чайковского, не чувствовались «швы» между различными произведениями великого композитора. Браво, господа музыканты!

Словом, Тарту, несомненно, стал местом и свидетелем значительного события в истории эстонского балета. И произошло это, прежде всего, благодаря таланту его создателей, художественному чутью и усилиям арт-директора балета Маре Томмингас и руководителя театра Пааво Ныгене, при поддержке Международного благотворительного Пушкинского фонда во главе с его основателем и президентом Кеннетом А. Пушкиным.